Название: №1 о Петербурге
Автор: Кроля
Фендом: Axis Powers Hetalia
Пейринг: Россия/Петербург (новый персонаж, но не менее яойный и знакомый)
Рейтинг: R (т. к. присутствует насилие и парочка жаргонов)
Жанр: яой, S&M (очень лёгкий), angst (по Царской России), deathfic (также  ЦР)
Описание: юный Петербург переживает смерть "Ивана в голубом мундире" (ЦР), нынешний Иван устанавливает между ним и Петром (так я назвала Петербург) некую связь.
Размещение: запрещаю, если что, то через Лизу
От автора: в какой-то мере это мои личные переживания. Немногие поймут, как никак писала ради постельной сцены х) Возможно, фанфик не удался, т. к. вдохновение меня резко покинуло, уступив место глубоким переживаниям.))
Собираюсь написать несколько фанфиков на тему отношений России и Петербурга, так что пусть название фанфика вас не смущает. Образ нового персонажа пусть каждый представит по-своему. Для меня он получился немного похожим на Улькиорру, только волосы покороче и глаза серые.
Приятного прочтения

    Он ужасен… Он монстр, родившийся от бескрайнего недоверия к царю. Народ хотел свободы. Но разве знает народ, что делать, когда ты получишь эту свободу? И свобода ли это? Уничтожать себя в своё удовольствие, уничтожать всех, кого считаешь своими врагами. Он потерял человечность, он потерял духовность. Мой бедный, бедный народ…
    Таким размышлениям поддавался совсем ещё юный Петербург, видя весь ужас происходящего. В голове зарождались страшные мысли: взять свою саблю и снести ему башку! Существо, пришедшее на смену Ивану в голубом мундире, вселяло страх в каждого, кто глядел в бездонные глаза нового правительства, окрашенные кровью, пролитой зазря. Какую пользу ты принёс нам, Иван?…Иван Брагинский. Какая-то новая фамилия. Но её уже боится каждый прохожий.
    Петербург, молодой парень с пустыми, тёмными, ледяными глазами, прижался к горячей печке в надежде растопить холод внутри себя. Там пусто…там страшно.… Достав из-под пыльной кровати окровавленный мундир, синий, с попорченными золотыми цепочками на нём, с искривленными пуговицами и мятыми рукавами, Пётр прижал его к себе, окунаясь с головой в лёгкий запах прежних лет.
    «Почему тебя нет со мной рядом? - думал он, и слёзы тоненькими, редкими струйками бежали по округлому лицу. – Ваня, мой прежний, любимый Ваня…»
    Казалось, на минуту в остывших глазах снова мелькнул огонёк, щёки покраснели, ресницы задёргались.
    «Ненавижу его, ненавижу его чёртову шинель, злую улыбку, блестящие от жажды смерти глаза. Я обязательно отомщу, я убью его с той жестокостью, с которой он расправился с тобой на моих глазах. Прости меня. Я был рядом. Я был растерян. Я должен был помочь.… Вот сейчас представляю, как вынимаю саблю, она нетерпеливо свистит металлическим голосом, будто крича, что убьёт его.…Но тогда я не смог. Я опешил. Я грешён перед тобой. Прости меня».
    И слёзы, слёзы, всхлипы, завывания вслух. Слишком больно теперь, слишком сильно ноет сердце.
    «Видно ты плохо меня выдрессировал. Я не стал машиной для убийства.… Зато ты хорошо натренировал народ, раз сам же позволил ему убить тебя.… Теперь они нас уничтожат, разорят, опустошат. Теперь я ничто.… Теперь тебя нет».
     Дверь со скрипом открылась, пропуская в тёмную полупустую комнату лучик яркого света. В дверях встала огромная фигура и закрыла собой выход.
  – Вот ты где! – радостный оскал, сверкающие глаза. Брагинский медленно, словно хищник, загнавший жертву в угол, из которого некуда бежать, приблизился к Петру и опустил шершавую ладонь на мягкие, чёрные, как его помыслы, волосы. С удовольствием потеребив локоны, Иван собрал их в кулак и приподнял юный Петербург. Больно немного, но по сравнению с тем, что пережил юноша, это совсем нестрашно. Мундир упал на пол, сам Пётр был в просторной рубашке, и горячая рука, снова испачканная чей-то багряной кровью, нырнула под тонкую ткань, измазав бледную кожу отвратительной жижей. 
  – Не трогай меня, - тихо прошептал юноша. Было страшно говорить это, но не скажи он этого, Иван бы не остановился на долю секунды, удивлённый такой фразой. Он резко придвинул юношу к себе, заглянув в его дрожащие глаза, - Я тебя ненавижу. Не прикасайся! – зря, зря ты сказал это. На эмоциях…
  –   Теперь ты понимаешь меня, - обжигающее дыхание над ухом, - мы с тобой похожи, мы подружимся, - сухой смех. Мужчина с явными садо-мазохическими наклонностями сжал кулак ещё сильнее, чтобы услышать жалкие всхлипы юноши, но тот молчал. – Ты что это? Нарываешься? Тебе нравится боль? – резкий рывок, и Петербург откинули на кровать. Треск одежды, громкое дыхание. Терпеть, терпеть. Он ничего не сделает! – Ты сомневаешься во мне?
– Ты читаешь мои мысли? – с такой же нахальной интонацией отвечает Пётр. 
– Я знаю все твои мысли и все твои поступки наперёд. Так что и не рассчитывай сбегать от меня.
  – Я любил его.
  – М? Ты любил этого самонадеянного, безответственного сопляка?
  – Он не был сопляком! Он был Великой Державой! А ты уничтожил его и хочешь теперь, чтобы мы были дружны?
  – Я заставлю тебя забыть. Ты будешь думать только обо мне.
  – Я уже думаю только о тебе. «Вот урод-то» или «Надо же быть таким дебилом»!
     Пощёчина. Ещё одна. Короткий вскрик, и глубокий поцелуй. 
    «Омерзительно. Прекрати».
     Брагинский прижался ещё плотнее, Петру стало нечем дышать.
    «Отпусти же, отпусти!»
     Отпустил. Жадные вдохи, красные от слёз глаза.
  – Ты станешь моим. Только моим.
  – Нет.… Никогда.
     Снова жадный поцелуй. Кажется, Пётр начал отвечать, сильно, яростно кусая губы Брагинского, но тот отказывался реагировать на протесты. Руки, большие, грубые, расстёгивают ремень, срывают рубашку и штаны Петра, широко раздвигая его худые ноги. Юноша с усилием зажмурил глаза и опустил голову. Стыд, красные щёки, мысли о прежнем Ване, нежном, заботливом, не выходят из головы. Неправильно, не должен! Но сказать ничего не может.
     Твёрдый, как камень, член упирается в тело. По коже дрожь. То ли очередной испуг, то ли ожидание. Неподготовленный, взволнованный Петербург отодвигается от Брагинского, чтобы оттянуть момент острой боли. Но тот держит ноги юноши крепко, впиваясь в них сильными пальцами, оставляя на местах прикосновений розоватые полоски. Настойчивый язык уверенно проскальзывает по горлу к мочке уха, и Пётр срывается на короткий стон, вздрагивает и откидывает голову, обнажая кожу шеи. Неужели прикосновения этого монстра столь обольстительны, столь приятны коже?
    Но сердце не хочет впускать Брагинского, а тело, наоборот, похотливо принимает нового гостя в ожидании сладостных ощущений. Брагинский вторгается в юношу и останавливается, нервно смеётся на ухо и кусает влажные смоляные волосы Петра. Горячие слёзы текут по румяным щекам, руки дрожат, тело болезненно немеет. Толчок. Ещё один. Глубже, увереннее, твёрже. Пётр мотает головой - не в силах поверить случившемуся. Он поддался на провокации злодея и утонул в ощущениях... Грешный, похотливый, дёргается навстречу. Посмотри на себя со стороны - сгоришь от стыда! Не верится, просто не верится.
    Разум затянуло мутной пеленой, и Петербург уже не может следить за собой, срывается, прижимается со всей силой к Брагинскому, обхватив его шею тоненькими руками, и кончает с силой, с желанием! Обмяк, повис на широкой груди Ивана и зарыдал в голос.
  – Тише. Тише, - успокаивает его состоявшийся любовник. - Всё хорошо. Твой царь доволен. Он смеётся. Где-то в глубине моего сознания он утешает тебя, как я сейчас. Не бойся меня. Я буду дорожить тобой не меньше него. 
    Петербург замолчал. Открыл заплаканные глаза и уставился на Ивана. Недоумение. Но лучше о нём не говорить.
    «Всё хорошо… Всё переживу. Скоро всё кончится…. Я надеюсь».