Оо а чего тогда пишешь*жует шоколад*

нужно! **
Wang Yao
хотите бельгийского шоколада? **

Как бэ, да. xDD

Ну, значит пост не буду слать. На тебе зарисовку.
...Неприятные разговоры с неприятными людьми. А после, пять минут молчания в трубку и шесть секунд обречённого вздоха. Сердце скребут они, те противные твари, которые обычно приходят в кошмарах детям до семи. И скребут, скребут, разрывая этот глупый комочек плоти на куски. Алый брызжет на рёбра, грудину и лёгкие. И тут, клацк и гудки. Два, четыре, шесть, восемь...И трубка выпает из моих рук, слишком сильно резая слух своим механическим звуком, распадающегося аппарата.

Мой взгляд падает на пол, туда, куда только что упала злополучная чёрная труба. Сейчас, там только только шестерёнки да винтики-шпунтики. И корпус, на который я наступаю босой ногой. Он предсмертно и жалостно хрустит, как будто моля, чтобы его не убивали окончательно. Но я неумолим. Нажимая до последнего скрипа и нога саднит. Теперь, на моей ступне много порезов, они чешутся, просятся, чтобы их сделали ещё больше, заставляли расчесать. А ведь, когда больно, очень больно, хочется сделать ещё больнее. А ещё, хочется, чтобы перестало хотеться и отрезать ногу. Это тоже, жутко больно, но не выгодно. В этом нет смысла.

На идеальном белом мраморном полу появляются разводы, следы. Кровь, алая прусская кровь смешана с грязью, которая была на улице. Ведь там, наруже, далеко не июль месяц, когда палит солнце во всю, высушивая благодатную землю, превращая её в ненужный песок. Сейчас ноябрь. Холодный, промозглый ноябрь, идут холодные дожди, которые пробирают до мозга костей...

противная американская жопа

Мм. . .А бельгийский аспирин у вас есть??v_v

Шоколад - асперин **

Хм. Ну. Давайте. *_*

*протягивает* воть!

Дааааа**

Felix Lukasiewicz
*обнял* Лит... *нежно поцеловал* есть лезвие? ^ ^

^ ^ дааа! *передала шоколадку в руки*

Anni Heymans
Всё оО

*поражён, что всем нравится*

Да я в курсе. Тогда, и пост выставлю. х)

*мелонхолично выдыхнул сизый дым* Наоборот, проще простого.

Солнце уже совсем встало, оно весело круглым шаром над головой, казалось таким далёким и не досягаемым. Но почему-то не было ощущения тепло и света, которое обычно исходило от этого белого круга. Просто, висящий в небе кусок какого-то камня. Такой холодный и безжизненный. Чтобы его не видеть, прусс поднимает руку, закрывает Солнце, такое ненавистное сейчас, не хочется его видеть. Пока, Гилберт отдыхает, пока, есть время.
В простреленном локте, израненном боку пульсирует тупая боль, холодный снег помогает её терпеть, она почти не чувствуется. Блондин не знает, что будет, когда он, наконец, вылезет из своего убежища, такого холодного и приятного. Совсем не хочется вставать. И слова Польши слышаться, как через вату. Да, конечно же, обидно слышать такое в свой адрес, хочется подняться и забить Феликса, как бедную скотинку, а потом, распотрошить. А голову, как трофей, повесить над камином. Байльшмидт тихо усмехнулся сам себе, своим мыслям. Да, он прекрасно знал, кто истинный виновник в его смерти. Поляк был слишком наглым, чтобы забрать мелочную часть. Он хотел больше. И получил почти всё. Лукашевич был неприятен. Не хотелось с ним связываться во второй раз, но ведь нужно отомстить.
Краем глаза, Пруссия заметил, как нечто блестящее лежит неподалёку. Ах да, его меч, который подарил ему Тино. Как же он мог забыть о нём… Невежество. И нога тянется к оружию, зацепляет его и подбрасывает в воздух. Меч приземляет прямо у горла Гилберта, он входит лезвием в снег. Прусс встаёт с помощью финна, немного пошатываясь и кашляя и чувствуя, как боль в руке и боку возрастает, она отдаётся прямо в мозг яркой вспышкой света. Голова поднимается вверх, глаза, пустые и без эмоций смотрят прямо на всё тот же кусок камня, белый и холодный. Неживой.
Рука медленно потянулась к рукоятке, схватила её, сжимая так, что белеют костяшки, они становятся такие же, как снег до присутствия войны. Теперь, белоснежный снег смешан с грязью от сапог военных и гусениц огромных танков, кровью солдат и мирных жителей, машинным маслом, которые оставляют военные фабрики и машины, для перевозки простых людей и военных. В этом снегу валялись гильзы, использованные пули, невзорвавшиеся гранаты. Лежали трупы людей, в форме и в гражданском. Белоснежная страна Финляндия медленно покрывалась войной, ужасом и паникой.
Байльшмидт опустил голова, переставая смотреть на войну, которая была здесь, которая была слышна с соседних улиц. Недалеко от себя, всего в метре, стоял Брагинский, он уверенно держал свой автомат, хотя и руки немного тряслись. Выстрел, а может и очередь, смотря на сколько был озлоблен Иван, приходился Пруссии прямо в голову. И, если тот попадёт, то вместо прекрасной головушки пруссака будет только кровавое месиво и ничего больше. Некрасиво, неприятно и вообще, ничего хорошего. И блондин идёт на отчаянный шаг, который может разозлить Россию ещё больше, ведь, так будет ещё лучше, Гилберту не впервой рисковать своим телом, своей жизнью. Он делает шаг навстречу Брагинскому, рассекает ему колено, отвлекая внимание, а сам, отбегает в сторону Польши. Встаёт сзади него, делая захват рукой за горло, держа кончик меча, острый и тонкий, прямо у виска Лукашевича. Губы Байльшмидта расплываются в надменной улыбке, такой наглой и самодовольной.
- Одно движение сторонникам Брагинского и Жечьпосполита Польска исчезнет с лица земли.

великолепно! тогда, жизнь удалась)))) *счастливо грызет сладость*

*завидует* х)

Я подтверждаю! .D